Говорил ли Иисус о Себе как об искупительной жертве? Прямо, в смысле без всяких аллегорий или сравнений, ссылки на жертвоприношение Иисуса есть в письмах апостолов и высказываниях, например Иоанна Крестителя: “вот Агнец Божий, берущий на Себя грех мира”. В Евангелиях есть следующие несколько личных слов Иисуса, которые можно так или иначе привести в связи с данным вопросом. Если рассматривать их по отдельности, то ни в одном из них смерть Иисуса не трактуется прямо, буквально как ритуальная искупительная жертва. Они скорее рассматриваются как сумма независимых образных сравнений, которые находят свой логический вывод в утверждениях апостолов, написанных спустя много лет, что смерть Христа есть священное, буквальное жертвоприношение.
Иоанна 10:11, 15, 17-18 — Притча о добром пастыре:
«Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец» (стих 11).
«Как Отец знает Меня, так и Я знаю Отца; и жизнь Мою полагаю за овец» (стих 15).
Ситуация с пастухом, рискующим или жертвующим своей жизнью за овец, является примером борьбы с природными трудностями, и не похожа на ритуальное жертвоприношение, которое приносится в удобное время. Можно сравнить грех с опасностью, наподобие хищников в лесу, однако эта аллегория предполагает что грех есть нечто отдельное от человека. На деле человек сам, осознанно или нет, выбирает грех. В любом случае, данное описание прямо говорит о внешней опасности и мужестве Христа. Жертва пастуха в данном примере направлена не божеству, не имеет никакой коммуникации с божеством, а скорее как противодействие проявлениям естественной природы.
Иоанна 3:14–16 — Образ вознесённого Сына Человеческого:
«И как Моисей вознёс змея в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (стихи 14–15).
Символизм данного примера заключается в том, что в случае изваяния змеи, Моисей не принес в жертву ничего, он лишь сваял, сделал изображение змея из меди. Вряд ли кто либо будет утверждать что смерть на Голгофе надо понимать лишь как художественное изображение или элемент врачебной скульптуры. Образ змеи, икона, вообще любой религиозный символ создается скорее как попытка вдохнуть веру и надежду в зрителей или созерцателей. Изображение Иисуса на кресте действительно отчасти стало художественным выражением идеи духовного исцеления человека. Распятие стало для миллионов людей своего рода врачебной скульптурой. Однако это происходит на более возвышенном уровне веры и мысли, неверующий не видит в распятии никакого исцеления. В аллегории со змеей, нет коммуникации с Богом, нет акта передачи жертвы, отсутствует идея умилостивления Бога. Данное место вряд ли можно отнести к жертвоприношению. Лишь аллегорически.
Матфея 20:28 — Иисус говорит о своей жизни как о жертве:
«Так как Сын Человеческий пришёл не для того, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих».
Данное место наиболее близко подходит к идее классического жертвоприношения. Самое большое препятствие состоит в контексте данного высказывания. Темой разговора было самовозвышение, гордыня, превозношение, когда мать сыновей Зеведея просила за должностей для этих двух апостолов Иисуса. Это стало шоком для остальных апостолов. Именно в ответ на желание превосходства Иисус заявил что Он пришел послужить, а не господствовать. Фраза “отдать душу Свою для искупления многих” идет как дополнение к этой главной идее высказывания. Если более точно перевести слово “ψυχὴν”, то это скорее всего слово “жизнь”. Иисус судя по всему углубил мысль, говоря что Его служение закончится отдачей жизни, а не господством, как царя. Добавим, что по идее, сакральную жертву не обязательно надо связывать с идеей унижения и служения. Жертву можно принести по-царски, горделиво, без унижения.
Слово “λύτρον” (искупление), встречающееся в Новом Завете только в этом месте, действительно означает некую цену за свободу, например, чтобы освободить заложника или раба. Итак, кроме того, что Иисус говорит прежде всего об унижении, Он говорит о таком служении, которое необходимо для освобождения из плена. Очевидно, что люди не находятся в плену у Бога, и жизнь Иисуса полагалась не для выкупа “рабов” или “пленников” Бога. В христианстве принято считать, что люди рабы греха, и жертву Иисуса надо считать “жертвой за грех”, однако в таком случае она предназначалась не Богу. Неудивительно, что в первые века христианства христиане полагали, что жертва Иисуса была предназначена как плата дьяволу, князю мира сего. В итоге мы не видим идеи примирения и соответствующего контакта с божеством, а видим идею самоунижения и опять же скорее борьбу с некими противоборствующими силами, посягающими на свободу человека. Данный текст вряд ли говорит о стандартном общепринятом в то время жертвоприношении божеству. Если же понимать жертву Иисуса как жертву безличностному греху как некоему закону или силе, то это точно не жертва Богу, о которой упоминает Ветхий Завет.
Матфея 26:26–28; Марка 14:22–24; Луки 22:19–20 — Установление Евхаристии (Тайной вечери):
«И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил, и, раздавая ученикам, сказал: „Примите, ядите: сие есть Тело Моё“. И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: „Пейте из неё все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов“» (Мф. 26:26–28).
Данное место совсем не вписывается в иудейское представление о жертвоприношении. В иудаизме запрещено пить кровь. Идея о распитии крови жертвы была скорее популярна в язычестве. Добавим сюда, что слова “ешьте Мою плоть” Иисус говорил задолго до Тайной Вечери и лично объяснил, что Его слова надо понимать не дословно, а духовно. Соответственно, это надо понимать как духовный символ, а не нечто буквальное. Таким образом и в данных словах мы не находим “стандартного” еврейского понимания жертвоприношения Богу. Мы скорее находим указание на духовные реалии, которые не связаны с материальным миром.
Луки 9:22 — Предсказание страданий:
«Сыну Человеческому надлежит много пострадать и быть отвержену старейшинами, первосвященниками и книжниками, и быть убиту, и в третий день воскреснуть».
В данном предсказании Иисуса, сделанном в считанные месяцы до ареста и смерти, мы не видим никакого указания на сакральную жертву. Это просто констатация факта, грядущих событий: отвержения, убийства и воскресения.
Иоанна 12:24–27 — Зерно, упавшее в землю:
«Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесёт много плода».
Иисус говорит о своей смерти через образ зерна, которое должно умереть, чтобы принести плоды. Речь здесь идет совсем не о жертве, которая как известно, не воскресает и не дает никаких плодов подобно пшенице. Жертва, предназначенная Богу, в иудаизме предполагает прежде всего восстановление некоего утраченного порядка, взаимоотношений с Богом, а не духовного урожая. Неудивительно, что историческое христианство так не смогло убедить иудаизм в том, что между ними существует некая преемственность и одинаковое толкование духовных реалий.
Луки 24:25-27 — Беседа с учениками по дороге в Эммаус:
«Тогда Он сказал им: „О, несмысленные и медлительные сердцем, чтобы веровать всему, что предсказывали пророки! Не так ли надлежало пострадать Христу и войти в славу Свою?“»
Проблемой данного текста с иудейской точки зрения является то, что жертва Богу не может “войти в славу”. Предназначение Мессии евреи понимали тоже иначе. Как бы не понимали христиане жертву Иисуса, иудаизм не в состоянии вписать ее в свою систему. Будь жертва Иисуса “минха” (מִנְחָה) — жертва, выражающая благодарность и посвящение, или “Зевах шламим” (זֶבַח שְׁלָמִים) — как символ примирения, или “хатат” (חַטָּאת) — жертва за грех, целью которой было искупление конкретных нарушений заповедей, или “ашам” (אָשָׁם) — жертва повинности, предназначенная для искупления определённых видов вины или неумышленных нарушений, иудаизм не приемлет человеческих жертвоприношений и не имеет ничего подобного воскресению и не знает как связать данные явления. Данный текст говорит о пророчествах, персональном пути Христа и Его страданиях, о Его славе, однако не о жертвоприношении.
Все перечисленные тексты, если толковать их без учета писем апостолов, не указывают на классическое жертвоприношение, как оно понимается в иудаизме или другой религии. Если можно говорить о жертве Иисуса, то не в смысле умилостивления Бога, а скорее как о плате за выход человека из некоего порабощения, об изменении сознания, о противодействии природным закономерностям, мешающим духовному росту и движению к Богу. Его жертву можно понимать как нравственный подвиг, навсегда изменивший человеческую цивилизацию. Иисус, судя по всему, вообще исключил идею классического жертвоприношения как умилостивления Бога из Своего учения и заменил ее призывом ответить на любовь Небесного Отца, призывом включиться в естественный процесс духовного роста и восхождения к Богу, который даже не судит мир.
Однако после ухода Иисуса задачей ранней церкви было не только создать общины, но и дать простые и понятные большинству символы веры. Поскольку идея жертвоприношения была распространена и понятна всем без исключения, апостолы свели учение Иисуса к простой и эффективной идее жертвоприношения Иисуса “за наши грехи”, оставляя верующих самим решать что они понимают под этими словами. Может быть, Иисус заранее знал о возможной тенденции и специально допустил свою смерть быть максимально похожей на жертвоприношение среди господствующих в то время религиозных представлений. Для того, чтобы общество поняло, надо говорить на языке данного общества, пользуясь его понятиями и представлениями. И действительно, положительным следствием понятия “универсальной жертвы Христа” стало то, что из всех религий с тех пор исчезли жертвы животных, людей, предметов и всего остального. Если есть одна абсолютно совершенная жертва, то к чему другие? Современное поколение столкнется с задачей возвращения к аутентичному учению Иисуса, в котором отношения с Богом регулируются все же не жертвой, а посредством следования Иисусу и Его учению: с помощью веры, любви, посвященности и верности.
